СЕРГЕЙ ФЕДОСЕЕВ
«VIP». №32-33,
Уже в первые дни войны стало ясно: одна из главных целей гитлеровского командования — Москва. Документы, которые потом попали в наши руки, вполне подтвердили это. «На севере — быстрый выход к Москве. Захват столицы в политическом и экономическом отношении имеет решающее значение» — так формулировалась в директиве Гитлера цель военной кампании против СССР. Москва и Ленинград не подлежали оккупации: их просто хотели «стереть с лица земли».

В этих условиях Москва, естественно, становилась тем пунктом, к которому были прикованы внимание и усилия двух ведущих спецслужб фашистской Германии — абвера и СД.

Случилось так, что в связи с эвакуацией Наркомата внутренних дел в июле 1941 года в Куйбышев, куда уехало тогда правительство, в Москве оставались лишь небольшие группы во главе с наркомом и начальниками управлений. Московское управление НКВД, где мне довелось возглавлять в те годы службу контрразведки, оказалось неожиданно выдвинутым на переднюю линию борьбы с германской разведкой.

Многоопытной германской разведке противостоял весьма небольшой коллектив чекистов, служба в органах безопасности многих из них началась лишь за два года до войны, а багаж специальных знаний определялся только годом учебы в межкраевой школе НКВД. Все это были, за малым исключением, молодые люди, даже самому начальнику управления генералу М.И. Журавлеву не было и 30. Обстановка в управлении с первых же дней войны приобрела хотя и тревожный, но деловой характер. Конечно, если всерьез задуматься над сложившейся ситуацией, то нельзя не признать, что на первом этапе войны мы как профессионалы, бесспорно, уступали германской разведке, она явно переигрывала нас. Да по-другому и не могло быть, ведь на ее стороне были многие преимущества: высококвалифицированные кадры, большой опыт работы в условиях войны (такого опыта у нас просто не было), совершенная техника (к тому времени немцы располагали самой мощной в мире аппаратурой радиоперехвата), возможность использования разведывательных ресурсов стран Западной Европы, наконец, наличие широкой вербовочной базы, которую представляли собой лагеря для советских военнопленных.

Профессионалами-контрразведчиками нас сделала война: она стала нашей школой. В результате упорно насаждаемая гитлеровским режимом и казавшаяся вполне отлаженной система «тотального шпионажа» у нас в стране не срабатывала и все чаще давала сбои. «Пятой колонны», на содействие которой в осуществлении своих планов рассчитывали нацисты и с помощью которой им удавалось разведывать и ослаблять военно-экономический потенциал многих стран, в СССР им создать не удалось.

При всей широте и своеобразии задач, вставших перед Московским управлением НКВД, основная его деятельность была связана с общим ходом военных действий под Москвой. Прежде всего — это планомерно проводимая через нашу агентуру в соответствии с планами Ставки дезинформация врага и развертывание партизанского движения. В оккупированных районах области действовали 41 партизанский отряд численностью от 35 до 50 человек каждый и 337 разведывательно-диверсионных групп, наносившие чувствительные удары по войскам противника, сковывая их силы, срывая работу тыловых служб.

Но все сказанное относилось, если можно так сказать, к будничной, повседневной работе. Сотрудникам управления, в частности контрразведывательной службы, приходилось заниматься и вещами далеко не ординарными.

… Как-то весной 1942 года в Управление НКВД поступил сигнал: в деревне под Волоколамском ночной сторож заметил, как на рассвете от самолета, летевшего на небольшой высоте, один за другим отделилось несколько парашютов. К месту происшествия двинулась поисково-истребительная группа. Прочесав местность и взяв под наблюдение близлежащие шоссе и проселочные дороги, она в тот же день задержала показавшегося ей подозрительным младшего лейтенанта. Предъявленные им документы были безупречными, но его выдали рация, которую он прятал в вещевом мешке, и крупная сумма денег, происхождение которой он толком объяснить не смог. Задержанный оказался одним из заброшенных в тот день парашютистов, агентом-радистом. Ему удалось обнаружить одного из своих напарников. Прождав безрезультатно почти два часа третьего парашютиста и понимая, что задерживаться далее в районе выброски опасно, они решили уходить. (Насколько помнится, третий агент так и не был обнаружен: очевидно, решил не ввязываться в шпионские дела.) Как им и советовали абверовцы, агенты направились в разные стороны. Условились, что их явки каждый раз будут меняться, и что в интересах безопасности они не станут раскрывать друг перед другом своего постоянного местонахождения.

Радист показал на следствии, что в результате окружения он и его напарники оказались и лагере для советских военнопленных и там были завербованы в Катынскую разведшколу. В поселке Красный Бор, мод Смоленском, прошли трехмесячную подготовку в специальной области: «Искусство маскировки», «Подложные документы», «Тайные средства», «Связь», «Прыжки с парашютом». Каждый из агентов был снабжен комплектом форменной одежды младшего офицера Красной Армии, имел соответствующую легенду и подкрепляющие ее личные документы, согласно которым значился временно командированным из воинских частей, дислоцированных во фронтовой полосе. Перед группой была поставлена задача: осесть в Подмосковье, в местах, близко расположенных к идущим на запад магистралям, и круглосуточно следить за продвижением воинских эшелонов. Результаты наблюдений радист должен был сообщать в разведцентр.

Нами было принято решение попытаться завязать радиоигру с абвером. Как мы и ожидали, наше предложение о сотрудничестве радист принял охотно и поклялся всем дорогим для него, что постарается оправдать оказываемое ему доверие. В оговоренный день он вышел в эфир с сообщением о благополучном приземлении и обстоятельствах потери третьего агента.

Спустя несколько дней, когда второй агент явился на встречу с радистом, чтобы передать собранные сведения, он был взят под наружное наблюдение, позволившее выявить адрес, где он снимал комнату. Радист доложил в центр, что в ближайшие дни он передаст сообщение о первых результатах наблюдений за железной и шоссейной дорогами.

Так было положено начало радиоигре под шифром «Бумеранг». Для контроля за поведением агента-радиста по соседству с ним поселили нашего работника, уже имевшего опыт ведения радиоигр. Мы всячески способствовали укреплению доверия абвера к радисту. Поэтому решили пока оставить второго агента на свободе под нашим неослабным наблюдением, использовав его в игре втемную. Были уверены, что такой шаг придаст поведению участников игры больше естественности и поможет снять наверняка возникшую по ту сторону фронта напряженность в связи с исчезновением третьего агента. Кроме того, для нас в этом случае открывался дополнительный канал для продвижения дезинформации в высшие звенья вермахта.

Агент с нашей помощью очень скоро превратил ряд лиц из своего окружения (некоторые из них были железнодорожниками) в «источник», откуда черпал сведения для абвера. Переданная немцам в процессе радиоигры информация (объем ее был достаточно обширен) отрабатывалась с участием оперативного управления Генштаба (генерала С.М. Штеменко).

«Бумеранг» представлял собой лишь одно из звеньев в общей системе радиоигр, которые велись тогда советской контрразведкой. В масштабе страны координация всех действий, связанных с этим видом работы, исходила из одного центра — НКВД СССР — и выполнялась группой высококомпетентных профессионалов — Н.М.Ендаковым, Д.П. Тарасовым и Г.Ф. Григоренко, первыми зачинателями этого нового вида борьбы.

Догадывались ли аналитики немецкой разведки, что в результате двойных радиоигр они становились жертвой дезинформации? И да, и нет: не так-то просто было во всем этом всегда до конца разобраться, уловить суть дела. Порой они просто терялись в догадках (равно как и мы в подобных ситуациях). Лишь после войны им и нам многое стало ясным. Шелленберг, например, так оценивал этот вид нашей деятельности: «Широко задуманная игра Советов велась таким образом, что некоторое время они поставляли правдивую информацию, чтобы в решающий момент сделать высшее немецкое руководство жертвой дезинформации».

Но вернемся к делу «Бумеранг». Как можно было судить по реакции руководителей разведцентра на сообщения радиста и по характеру получаемых им заданий, они относились к нему со все большим доверием. Высоко оценивали находчивость и инициативу, которые он проявлял с первых шагов своего появления в нашем тылу. Выражали удовлетворение добываемыми им и вторым агентом сведениями. Вскоре радиста поздравили с награждением Железным крестом за «верную службу фюреру.

Шло время. Истекал срок действия фиктивных документов агентов. Наступал момент, когда по всем техническим параметрам должно было иссякнуть и питание для рации. Как-то во время очередного сеанса связи радист напомнил об этом своим шефам. И тотчас же последовал ответ: „Будьте готовы к приему курьера. Он посетит вас в удобный для него момент и доставит все необходимое“.

Наша радиоигра в это время неожиданно привлекла внимание Верховного Главнокомандующего. Случилось это так: дело „Бумеранг“ каким-то образом попало в поле зрения тогдашнего начальника Управления особых отделов Наркомата обороны, впоследствии министра госбезопасности Виктора Абакумова. И вот как-то в воскресенье утром (это был обычный рабочий день, выходных в войну не было) он позвонил мне и попросил зайти — его заинтересовала наша радиоигра. Откровенно говоря, мы были рады этому, „Бумеранг“ оказался во многих отношениях сложным и рискованным. В то же время тем из нас, кому приходилось общаться с Абакумовым — у службы контрразведки было много общих вопросов с Управлением особых отделов, — было хорошо известно, что он располагал большим опытом в проведении подобных операций и способен был дать дельный профессиональный совет. Подробно, до мельчайших деталей Абакумов расспросил об игре. Его занимало все: и как она возникла, и вполне ли можно доверять радисту, надежно ли обеспечено наблюдение за вторым агентом, какова реакция абвера на переданную информацию, какими нам видятся перспективы. В заключение сказал: „Подготовь-ка мне справку, отразив в ней главные моменты дела. Обязательно дай краткое обоснование путей развития игры — как мы их себе представляем. К справке приложи проект очередного сообщения в разведцентр“. „Будь начеку, — предупредил Абакумов в конце этого долгого разговора. — Дело ясное: курьер непременно явится“. В подготовленном нами проекте шифрограммы содержалась очередная порция дезинформации и, кроме того, радист уведомлял центр о благополучном прибытии курьера — это делалось на тот случай, если он действительно явится в эти дни.

Буквально на следующий день звонок Абакумова. Слышу резкий командный голос: „Заходи“. Докладываю: „Два часа назад прибыл курьер и доставил все необходимое; отдыхает в комнате радиста. Двинуться обратно намерен рано утром. На месте находится группа захвата“.

»На, прочти", — говорит Абакумов, возвращая справку и проект сообщения радиста в разведцентр. Вижу, что местами текст справки подчеркнут жирным синим карандашом. В заключительной части, где излагались наши соображения, внесена правка. Этот же синий карандаш прошелся по тексту шифрограммы. Почерк показался знакомым. «Ну что, узнал? — спросил Абакумов. — Правка товарища Сталина. Верховный считает, что немедленный захват курьера — риск малооправданный, за ним может быть и контрнаблюдение. В результате провала игры мы лишим себя возможности продолжить весьма важную для военных в данный момент дезинформацию врага. Товарищ Сталин считает, что при таком образе действий мы упустим благоприятную возможность выследить, где и как шпионы преодолевают линию фронта по возвращении после выполнения задания, какими опорными пунктами во фронтовой полосе пользуются, а то, что они есть там, не вызывает сомнений». «Будем курьера брать, — заключил разговор Абакумов. — Но не там, где намечали, а в самом последнем пункте пути его следования через фронтовую полосу. Необходимые распоряжения военным контрразведчикам я уже сделал».

Захват курьера не повлиял на доверие абвера своему агенту. Более того, с учетом интересов Ставки удалось двинуть игру вперед. Оставшийся вне подозрений агент-радист получил от своих шефов указание переместиться дальше на запад.