Отношения моей мамы с Медгородком завершились неожиданно. Позвонил Николай Ренц и пригласил на встречу. Коротко: я хотела, чтобы мою маму нормально обследовали и извинились за хамство. Результат: обследовали и извинились. Правда, ситуация в целом от этого не изменилась и, как дал понять Николай Альфредович, не изменится. Подробности под катом (многабукав).

Прежде, чем начать повествование, считаю нужным извиниться перед теми врачами, которые в этой истории совершенно ни при чём. То есть, перед теми врачами, которые хоть и работают в Медгородке, но остаются при этом людьми. Николай Альфредович считает, что таких большинство, я — что меньшинство. Как бы то ни было, я приношу извинения хорошим врачам Медгородка, которых мог обидеть эмоциональный вопрос про гестапо. Например, детскому травматологу, который в декабре собирал по кусочкам руку старшей дочери моего мужа, попавшей в ДТП. И анестезиологу роддома, фамилию которого я из-за состояния изменённого сознания, к сожалению, не запомнила. И всем остальным хорошим врачам. Плохим врачам извинения не приношу.

В общем, сходила я тогда к заведующему. Лучше бы не ходила…

— Скажите, пожалуйста, как зовут лечащего врача моей мамы? — интересуюсь я у заведующего отделением Александра Левченкова. — Она лежит у вас уже два дня, но до сих пор её не осмотрели.
— Кто Вам сказал? — спрашивает Левченков тоном человека, которому я давно и безнадёжно должна крупную сумму денег. — Он её осмотрел и всё написал в истории болезни.
— Нет, — говорю, — он к ней даже пальцем не прикоснулся. С её слов записал, что у неё остеохондроз. А насчёт госпитализации сказал: «У нас тут не дом отдыха». Я хочу, чтобы он извинился за хамство и провёл всё-таки диагностику.
— А в чём хамство?! Всё правильно, у нас тут не дом отдыха, а лечебное учреждение.
— … То есть, вот так разговаривать с пациентами — это нормально? — медленно выходя из ступора, спрашиваю я.
— Вы знаете, какая у нас загруженность?.. — зачем-то заводит знакомую песню завотделением.

Поняв, что толку от этого разговора не будет, я записала ФИО лечащего врача (Киселёв его фамилия) и вернулась к маме в палату. Следом за мной в палате появился завотделением.

— Тут Ваша дочь мне говорит, что Вы у нас — самая тяжёлая пациентка, — какбэ смешно пошутил завотделением. — И что, Киселёв Вам хамил? Никогда не поверю, что Киселёв хамит пациентам…

Позже выяснилось, что хамил действительно не Киселёв. Потому что, хоть Киселёв и дежурил в тот день, но принимал маму какой-то очень коротко стриженый мужик в зелёном халате. Фамилию «героя» я так и не узнала, потому что к тому моменту уже начала терять интерес к нему персонально: всё оказалось гораздо более запущенно…

Если честно, я наивно полагала, что вот приду я к завотделением, и он поставит на вид нерадивому врачу, который пренебрегает своими обязанностями и, к тому же, хамит пациентам. А завотделением зачем-то стал мне рассказывать про размер зарплаты и загруженность. Уважаемые, я, что ли, вам размер зарплаты устанавливаю? По-моему, это делает партия, утверждающая бюджеты всех уровней. Я голосую не за эту партию, а за совсем другую, которая желает увеличить отчисления на медицину. Так зачем вы мне всё это рассказываете?..

А доктор Киселёв всё-таки нашёлся. Оказывается, он приходил в мамину палату после того, как ей в первый раз сделали укол обезболивающего. До этого мама несколько часов лежала на кровати пластом, будучи не в состоянии даже повернуться на бок из-за сильнейшей боли. «Надо было позвать медсестру, и она бы сделала укол», — сказал потом Левченков. Я ему искренне, от всей души, желаю как-нибудь оказаться на её месте. Посмотрела бы я, как бы он звал медсестру, если даже громкая речь вызывает адскую боль. Кнопок вызова там, в отличие от гройсмановской больницы, нет. Сама же медсестра (хоть пост и рядом) ни разу не заглянула. Если бы мы знали, что в этом отделении так относятся к людям, то мы бы, конечно, не оставили маму одну…

Так вот, лечащий врач Александр Киселёв молча постоял в дверях палаты, посмотрел на маму и… ушёл. Видимо, телепатически поставил диагноз и гипнотически начал лечение…

А позже он пришёл к маме и сказал:
— Вообще-то Вам, конечно, надо бы пройти магнитотерапию. Но, если честно, мне с Вашей историей писанины больше. Поэтому я Вас выпишу.

Мама-человек гордый, напрашиваться и уговаривать не привыкла. Острую боль к тому времени уколами сняли. «Выписывайте», — говорит. В поликлинике попыталась получить талон на магнитотерапию. Сказали, что её очередь подойдёт через полгода. Или сейчас, но платно. Понятно дело, купила 10 сеансов, как доктор прописал…

А на выходных мне совершенно неожиданно позвонил хороший человек. Оказалось, подчинённые господина Ренца прочитали мой вопль и, естественно, сообщили руководству. И теперь руководство в лице самого господина Ренца желает разобраться, что и как. А для этого нужен мой телефон.

Созвонились. Договорились на понедельник. «Хорошо, — думаю, — поиграем в доброго царя и злых бояр. Сейчас, — думаю, — Николай Альфредович будет меня уверять, что ужасно удивлён, что первый раз слышит, что не ожидал, что как такое вообще возможно, что ай-яй-яй и так далее».

Не тут-то было. Николай Альфредович рассказал мне много интересного. О том, что удалось снизить смертность от ДТП вдвое. И инвалидизацию — тоже. О том, что тут ставят на ноги самых тяжёлых пациентов. О том, что всех, кто бухал и брал взятки, из Медгородка выгнали (вот это меня больше всего удивило). О том, что врачей не хватает, а зарплата у них маленькая. О том, что у докторов, которые постоянно видят чужую боль, с годами наступает эмоциональное выгорание, и они просто физически не могут улыбаться пациентам.

Я так и не смогла донести до господина Ренца простую (как мне тогда казалось и, если честно, кажется до сих пор) мысль: мне не обязательно, чтобы врач мне улыбался, шутил, показывал фокусы и жонглировал стетоскопами. Мне просто надо, чтобы он не хамил. Я не вижу в этом сложности. И искренне не понимаю, что тут непонятного.

В ответ Николай Альфредович зачем-то рассказал мне поучительную историю про завотделением, которая уходит с работы в 21.00 вместо положенных 15.00, да ещё и со стеклянными глазами от хронического переутомления. «И если вдруг мне на неё пожалуются, что она кому-то нахамила, то я не буду иметь морального права высказывать ей какие-либо претензии», — сказал господин Ренц (цитирую по памяти, могу ошибиться в формулировках, но смысл передан верно).

Кгм… Я тоже иногда ухожу с работы очень поздно, и глаза у меня при этом тоже наверняка не вполне адекватны. Помнится, и в 23 доводилось уходить. Но если бы я на основании этого стала хамить читателям (а они ой какие разные по степени своей вменяемости бывают), то на этом мой трудовой путь бы наверняка прервался (на время поиска нового работодателя).

В общем, не пришли мы в этом вопросе к консенсусу. Оказалось, что и понятие «хамство» имеет для нас с ним разные значения. Я так понимаю, что вот бывает у разных людей болевой порог разный, а бывает разный «порог восприятия хамства»…

— Может, помощь нужна? — спросил Николай Альфредович.
— Да какая, — говорю, — помощь… Обследовать маму мы всё равно будем. Диагноз-то по-прежнему неизвестен. Откуда я знаю — может, ей и внучку на руки брать нельзя? Она, конечно, героически поднимет, а потом вдруг сляжет через неделю?.. Проще говоря, кабинет платных услуг никто не отменял.

Разговор сделал ещё пару кругов. Мне объяснили, что завотделением Александр Левченков, к которому я имею претензии — отличный специалист, и вообще работал военным медиком в Афгане. А доктор Киселёв, ставящий диагнозы с помощью гипноза и телепатии — и вовсе большой умница и мегапрофессионал.

Честно говоря, боевой опыт Левченкова меня в тот момент волновал меньше всего. И профессионализм Киселёва я не опровергаю. Я об этом профессионализме просто ничего не знаю. Потому что моя мама — его пациентка — так и не удостоилась счастья быть хотя бы осмотренной этим именитым доктором…

— А давайте, я извинюсь перед Вашей мамой, — вдруг предложил Николай Альфредович. — … Что Вы молчите?
— Я растерялась, — честно призналась я. — Потому что я от Вас этого не ожидала.
— Почему? Если человек остался разочарован общением с нашими сотрудниками, то я как главный врач готов лично извиниться. И обследование бесплатно сделаем. Это же неправильно, что человека даже не раздели, не осмотрели…

Я позвонила маме и передала трубку главврачу. Он действительно извинился, пригласил на обследование, пообещал провести служебную проверку (или что-то вроде того). Дальше я уже не особо вслушивалась. Чёртовы гормоны, пока ещё не полностью вытравившиеся из моего организма после беременности: я… расплакалась. Ну, потому что кончилась война. Потому что всё, чего я так упорно добивалась, оказалось так неожиданно просто и легко: маму обследуют, перед ней извинились… Правда, я так и не поняла: если всё так просто, то зачем было тратить столько времени на объяснения и доказывания очевидных вещей…

Об одном я забыла спросить Николая Альфредовича: а вот если бы не tlttimes, состоялась бы наша встреча? И что делать тем, чьи дети не знают о существовании этого ресурса?

P.S.: А с мамой всё хорошо (насколько вообще может быть хорошо после ушиба ранее травмированного позвоночника). Кстати, о ранее имевшихся травмах. Как объяснил начмед Медгородка (каюсь, память моя не сохранила его имени), у мамы не могло быть такого застарелого перелома в шейном отделе, как я ему рассказала. Обследование на томографе подтвердило, что он прав: там совсем другая, менее серьёзная травма. Ну, я очень рада: во-первых, одной болячкой меньше, а во-вторых — лично убедилась в квалификации начмеда. Правда, жаль потраченных мамой нервов. Про этот перелом ей несколько лет назад сказал травматолог: дескать, я вижу, что перелом, вопрос только — в каком году и при каких обстоятельствах Вы его получили. Мама поверила травматологу и очень переживала…
А извинениям господина Ренца мама почему-то не поверила. Решила, что это не от души, а так — чтобы было. Ну, у мамы своё мнение…