Поскольку tlttimes — сервис рекомендательный, решила и я кое-что порекомендовать. А точнее — кое-кого ;)



Большой друг Цоя, Шевчука, Кинчева и Майка Науменко, Александр Башлачёв (СашБаш) — человек, на песнях которого выросло «перестроечное» поколение… О, как громко сказала :)) Да нет, конечно… Если бы всё моё поколение выросло на этих песнях, разве имели бы мы то, что имеем?

Молодёжи и подросткам, только открывающим для себя мир и пытающимся определить своё в этом мире, рекомендую к прослушиванию… всего Башлачёва. Если хотя бы один человек, избалованный квадрозвуком, прорвётся сквозь низкое качество записи в поисках смысла, я буду считать, что не зря пришла сюда :)

Начните знакомство с Башлачёвым с альбома «Таганский концерт». Google Вам в помощь. А для затравки — Случай в Сибири

Пока пою, пока дышу, любви меняю кольца,
Я на груди своей ношу три звонких колокольца.
Они ведут меня вперед и ведают дорожку.
Сработал их под Новый год знакомый мастер Прошка.

Пока дышу, пока пою и пачкаю бумагу
Я слышу звон. На том стою. А там глядишь — и лягу.
Бог даст — на том и лягу.

К чему клоню? Да так, пустяк. Вошел и вышел случай.
Я был в Сибири. Был в гостях. В одной веселой куче.
Какие люди там живут! Как хорошо мне с ними!
А он… Не помню, как зовут. Я был не с ним. С другими.

А он мне — пей! — и жег вином. — Кури! — и мы курили.
Потом на языке одном о разном говорили.
Потом на языке родном о разном говорили.

И он сказал: — Держу пари — похожи наши лица,
Но все же, что ни говори, я — здесь, а ты — в столице.
Он говорил, трещал по шву: мол, скучно жить в Сибири.
Вот в Ленинград или в Москву…
Он показал бы большинству
И в том и в этом мире.

— А здесь чего? Здесь только пьют.
Мечи для них бисеры. Здесь даже бабы не дают.
Сплошной духовный неуют
Коты как кошки, серы.

— Здесь нет седла, один хомут.
Поговорить — да не с кем.
Ты зря приехал. Не поймут.
Не то, что там — на Невском.

— Ну как тут станешь знаменит — Мечтал он сквозь отрыжку.
— Да что там у тебя звенит?
Какая мелочишка?

Пока я все это терпел и не спускал ни слова,
Он взял гитару и запел. Пел за Гребенщикова.
Мне было жаль себя, Сибирь, гитару и Бориса.
Тем более, что на Оби мороз всегда за тридцать.

Потом окончил и сказал, что снег считает пылью.
Я встал и песне подвязал оборванные крылья.
И спел свою, сказав себе: — Держись! — играя кулаками.
А он сосал из меня жизнь глазами-слизняками.

Хвалил он: — Ловко врезал ты по ихней красной дате.
И начал вкручивать болты про то, что я — предатель.
Я сел, белее, чем снега. Я сразу онемел как мел.
Мне было стыдно, что я пел. За то, что он так понял.
Что смог дорисовать рога, что смог дорисовать рога
Он на моей иконе.

— Как трудно нам — тебе и мне — шептал он,
Жить в такой стране и при социализме.
Он истину топил в говне.
За клизмой ставил клизму.

Тяжелым запахом дыша,
Меня кусала злая вша.
Чужая тыловая вша.
Стучало в сердце. Звон в ушах.
— Да что там у тебя звенит?
И я сказал: — Душа звенит. Обычная душа.

— Ну ты даешь… Ну ты даешь!
Чем ей звенеть? Ну ты даешь — Ведь там одна утроба.
С тобой тут сам звенеть начнешь.
И я сказал: — Попробуй!

Ты не стесняйся. Оглянись. Такое наше дело.
Проснись. Да хорошо встряхнись. Да так, чтоб зазвенело.
Зачем живешь? Не сладко жить. И колбаса плохая.
Да разве можно не любить?
Вот эту бабу не любить, когда она такая!
Да разве ж можно не любить?
Да разве ж можно хаять?

Не говорил ему за строй. Ведь сам я — не в строю.
Да строй — не строй. Ты только строй. А не умеешь строить — пой.
А не поешь — тогда не плюй.
Я — не герой. Ты — не слепой.
Возьми страну свою.

Я первый раз сказал о том, мне было нелегко.
Но я ловил открытым ртом родное молоко.
И я припал к ее груди, я рвал зубами кольца.
Была дорожка впереди. Звенели колокольца.

Пока пою, пока дышу, дышу и душу не душу,
В себе я многое глушу. Чего б не смыть плевка?!
Но этого не выношу. И не стираю. И ношу.
И у любви своей прошу хоть каплю молока.