В истории нашей революции Феликс Эдмундович Дзержинский навсегда остался символом удивительного бескорыстия, горячей преданности идеалам социализма, беззаветного служения людям.
СЕРГЕЙ ФЕДОСЕЕВ
«VIP». №32-33,
Уже в первые дни войны стало ясно: одна из главных целей гитлеровского командования — Москва. Документы, которые потом попали в наши руки, вполне подтвердили это. «На севере — быстрый выход к Москве. Захват столицы в политическом и экономическом отношении имеет решающее значение» — так формулировалась в директиве Гитлера цель военной кампании против СССР. Москва и Ленинград не подлежали оккупации: их просто хотели «стереть с лица земли».
В этих условиях Москва, естественно, становилась тем пунктом, к которому были прикованы внимание и усилия двух ведущих спецслужб фашистской Германии — абвера и СД.
Случилось так, что в связи с эвакуацией Наркомата внутренних дел в июле 1941 года в Куйбышев, куда уехало тогда правительство, в Москве оставались лишь небольшие группы во главе с наркомом и начальниками управлений. Московское управление НКВД, где мне довелось возглавлять в те годы службу контрразведки, оказалось неожиданно выдвинутым на переднюю линию борьбы с германской разведкой.
Многоопытной германской разведке противостоял весьма небольшой коллектив чекистов, служба в органах безопасности многих из них началась лишь за два года до войны, а багаж специальных знаний определялся только годом учебы в межкраевой школе НКВД. Все это были, за малым исключением, молодые люди, даже самому начальнику управления генералу М.И. Журавлеву не было и 30. Обстановка в управлении с первых же дней войны приобрела хотя и тревожный, но деловой характер. Конечно, если всерьез задуматься над сложившейся ситуацией, то нельзя не признать, что на первом этапе войны мы как профессионалы, бесспорно, уступали германской разведке, она явно переигрывала нас. Да по-другому и не могло быть, ведь на ее стороне были многие преимущества: высококвалифицированные кадры, большой опыт работы в условиях войны (такого опыта у нас просто не было), совершенная техника (к тому времени немцы располагали самой мощной в мире аппаратурой радиоперехвата), возможность использования разведывательных ресурсов стран Западной Европы, наконец, наличие широкой вербовочной базы, которую представляли собой лагеря для советских военнопленных.
Профессионалами-контрразведчиками нас сделала война: она стала нашей школой. В результате упорно насаждаемая гитлеровским режимом и казавшаяся вполне отлаженной система «тотального шпионажа» у нас в стране не срабатывала и все чаще давала сбои. «Пятой колонны», на содействие которой в осуществлении своих планов рассчитывали нацисты и с помощью которой им удавалось разведывать и ослаблять военно-экономический потенциал многих стран, в СССР им создать не удалось.
При всей широте и своеобразии задач, вставших перед Московским управлением НКВД, основная его деятельность была связана с общим ходом военных действий под Москвой. Прежде всего — это планомерно проводимая через нашу агентуру в соответствии с планами Ставки дезинформация врага и развертывание партизанского движения. В оккупированных районах области действовали 41 партизанский отряд численностью от 35 до 50 человек каждый и 337 разведывательно-диверсионных групп, наносившие чувствительные удары по войскам противника, сковывая их силы, срывая работу тыловых служб.
Но все сказанное относилось, если можно так сказать, к будничной, повседневной работе. Сотрудникам управления, в частности контрразведывательной службы, приходилось заниматься и вещами далеко не ординарными.
… Как-то весной 1942 года в Управление НКВД поступил сигнал: в деревне под Волоколамском ночной сторож заметил, как на рассвете от самолета, летевшего на небольшой высоте, один за другим отделилось несколько парашютов. К месту происшествия двинулась поисково-истребительная группа. Прочесав местность и взяв под наблюдение близлежащие шоссе и проселочные дороги, она в тот же день задержала показавшегося ей подозрительным младшего лейтенанта. Предъявленные им документы были безупречными, но его выдали рация, которую он прятал в вещевом мешке, и крупная сумма денег, происхождение которой он толком объяснить не смог. Задержанный оказался одним из заброшенных в тот день парашютистов, агентом-радистом. Ему удалось обнаружить одного из своих напарников. Прождав безрезультатно почти два часа третьего парашютиста и понимая, что задерживаться далее в районе выброски опасно, они решили уходить. (Насколько помнится, третий агент так и не был обнаружен: очевидно, решил не ввязываться в шпионские дела.) Как им и советовали абверовцы, агенты направились в разные стороны. Условились, что их явки каждый раз будут меняться, и что в интересах безопасности они не станут раскрывать друг перед другом своего постоянного местонахождения.
Радист показал на следствии, что в результате окружения он и его напарники оказались и лагере для советских военнопленных и там были завербованы в Катынскую разведшколу. В поселке Красный Бор, мод Смоленском, прошли трехмесячную подготовку в специальной области: «Искусство маскировки», «Подложные документы», «Тайные средства», «Связь», «Прыжки с парашютом». Каждый из агентов был снабжен комплектом форменной одежды младшего офицера Красной Армии, имел соответствующую легенду и подкрепляющие ее личные документы, согласно которым значился временно командированным из воинских частей, дислоцированных во фронтовой полосе. Перед группой была поставлена задача: осесть в Подмосковье, в местах, близко расположенных к идущим на запад магистралям, и круглосуточно следить за продвижением воинских эшелонов. Результаты наблюдений радист должен был сообщать в разведцентр.
Нами было принято решение попытаться завязать радиоигру с абвером. Как мы и ожидали, наше предложение о сотрудничестве радист принял охотно и поклялся всем дорогим для него, что постарается оправдать оказываемое ему доверие. В оговоренный день он вышел в эфир с сообщением о благополучном приземлении и обстоятельствах потери третьего агента.
Спустя несколько дней, когда второй агент явился на встречу с радистом, чтобы передать собранные сведения, он был взят под наружное наблюдение, позволившее выявить адрес, где он снимал комнату. Радист доложил в центр, что в ближайшие дни он передаст сообщение о первых результатах наблюдений за железной и шоссейной дорогами.
Так было положено начало радиоигре под шифром «Бумеранг». Для контроля за поведением агента-радиста по соседству с ним поселили нашего работника, уже имевшего опыт ведения радиоигр. Мы всячески способствовали укреплению доверия абвера к радисту. Поэтому решили пока оставить второго агента на свободе под нашим неослабным наблюдением, использовав его в игре втемную. Были уверены, что такой шаг придаст поведению участников игры больше естественности и поможет снять наверняка возникшую по ту сторону фронта напряженность в связи с исчезновением третьего агента. Кроме того, для нас в этом случае открывался дополнительный канал для продвижения дезинформации в высшие звенья вермахта.
Агент с нашей помощью очень скоро превратил ряд лиц из своего окружения (некоторые из них были железнодорожниками) в «источник», откуда черпал сведения для абвера. Переданная немцам в процессе радиоигры информация (объем ее был достаточно обширен) отрабатывалась с участием оперативного управления Генштаба (генерала С.М. Штеменко).
«Бумеранг» представлял собой лишь одно из звеньев в общей системе радиоигр, которые велись тогда советской контрразведкой. В масштабе страны координация всех действий, связанных с этим видом работы, исходила из одного центра — НКВД СССР — и выполнялась группой высококомпетентных профессионалов — Н.М.Ендаковым, Д.П. Тарасовым и Г.Ф. Григоренко, первыми зачинателями этого нового вида борьбы.
Догадывались ли аналитики немецкой разведки, что в результате двойных радиоигр они становились жертвой дезинформации? И да, и нет: не так-то просто было во всем этом всегда до конца разобраться, уловить суть дела. Порой они просто терялись в догадках (равно как и мы в подобных ситуациях). Лишь после войны им и нам многое стало ясным. Шелленберг, например, так оценивал этот вид нашей деятельности: «Широко задуманная игра Советов велась таким образом, что некоторое время они поставляли правдивую информацию, чтобы в решающий момент сделать высшее немецкое руководство жертвой дезинформации».
Но вернемся к делу «Бумеранг». Как можно было судить по реакции руководителей разведцентра на сообщения радиста и по характеру получаемых им заданий, они относились к нему со все большим доверием. Высоко оценивали находчивость и инициативу, которые он проявлял с первых шагов своего появления в нашем тылу. Выражали удовлетворение добываемыми им и вторым агентом сведениями. Вскоре радиста поздравили с награждением Железным крестом за «верную службу фюреру.
Шло время. Истекал срок действия фиктивных документов агентов. Наступал момент, когда по всем техническим параметрам должно было иссякнуть и питание для рации. Как-то во время очередного сеанса связи радист напомнил об этом своим шефам. И тотчас же последовал ответ: „Будьте готовы к приему курьера. Он посетит вас в удобный для него момент и доставит все необходимое“.
Наша радиоигра в это время неожиданно привлекла внимание Верховного Главнокомандующего. Случилось это так: дело „Бумеранг“ каким-то образом попало в поле зрения тогдашнего начальника Управления особых отделов Наркомата обороны, впоследствии министра госбезопасности Виктора Абакумова. И вот как-то в воскресенье утром (это был обычный рабочий день, выходных в войну не было) он позвонил мне и попросил зайти — его заинтересовала наша радиоигра. Откровенно говоря, мы были рады этому, „Бумеранг“ оказался во многих отношениях сложным и рискованным. В то же время тем из нас, кому приходилось общаться с Абакумовым — у службы контрразведки было много общих вопросов с Управлением особых отделов, — было хорошо известно, что он располагал большим опытом в проведении подобных операций и способен был дать дельный профессиональный совет. Подробно, до мельчайших деталей Абакумов расспросил об игре. Его занимало все: и как она возникла, и вполне ли можно доверять радисту, надежно ли обеспечено наблюдение за вторым агентом, какова реакция абвера на переданную информацию, какими нам видятся перспективы. В заключение сказал: „Подготовь-ка мне справку, отразив в ней главные моменты дела. Обязательно дай краткое обоснование путей развития игры — как мы их себе представляем. К справке приложи проект очередного сообщения в разведцентр“. „Будь начеку, — предупредил Абакумов в конце этого долгого разговора. — Дело ясное: курьер непременно явится“. В подготовленном нами проекте шифрограммы содержалась очередная порция дезинформации и, кроме того, радист уведомлял центр о благополучном прибытии курьера — это делалось на тот случай, если он действительно явится в эти дни.
Буквально на следующий день звонок Абакумова. Слышу резкий командный голос: „Заходи“. Докладываю: „Два часа назад прибыл курьер и доставил все необходимое; отдыхает в комнате радиста. Двинуться обратно намерен рано утром. На месте находится группа захвата“.
»На, прочти", — говорит Абакумов, возвращая справку и проект сообщения радиста в разведцентр. Вижу, что местами текст справки подчеркнут жирным синим карандашом. В заключительной части, где излагались наши соображения, внесена правка. Этот же синий карандаш прошелся по тексту шифрограммы. Почерк показался знакомым. «Ну что, узнал? — спросил Абакумов. — Правка товарища Сталина. Верховный считает, что немедленный захват курьера — риск малооправданный, за ним может быть и контрнаблюдение. В результате провала игры мы лишим себя возможности продолжить весьма важную для военных в данный момент дезинформацию врага. Товарищ Сталин считает, что при таком образе действий мы упустим благоприятную возможность выследить, где и как шпионы преодолевают линию фронта по возвращении после выполнения задания, какими опорными пунктами во фронтовой полосе пользуются, а то, что они есть там, не вызывает сомнений». «Будем курьера брать, — заключил разговор Абакумов. — Но не там, где намечали, а в самом последнем пункте пути его следования через фронтовую полосу. Необходимые распоряжения военным контрразведчикам я уже сделал».
Захват курьера не повлиял на доверие абвера своему агенту. Более того, с учетом интересов Ставки удалось двинуть игру вперед. Оставшийся вне подозрений агент-радист получил от своих шефов указание переместиться дальше на запад. далее »
9 апреля тольяттинская Местная белорусская национальная культурная автономия «Нёман» (руководитель – Людмила Ивановна Дёмина) провела вечер-концерт в детской музыкальной школе №4 (директор – почетный гражданин города Тольятти Владимир Михайлович Свердлов). Мероприятие было посвящено 15-летию созданию Союза Беларуси и России. далее »
Николай Леонов
Депутат Государственной Думы генерал-лейтенант Николай Сергеевич Леонов, начальник 'Информационно-аналитического управления 1-го Главного управления (ПГУ -внешняя разведка) КГБ СССР в 1973 — 1983 гг., затем — заместитель начальника ПГУ.
— С Юрием Владимировичем я познакомился в 1963 году, когда он, секретарь ЦК партии, сопровождал Фиделя Кастро в поездке по нашей стране. Поскольку я был личным переводчиком у Фиделя, то переводил и Андропова. Кстати, в самолете он случайно надел мою шляпу и уехал в ней, а я потом долгие годы ходил в шляпе секретаря ЦК. Они были похожи, только у него голова была покрупнее… Шляпу я сохранил как реликвию.
— Каким было ваше первое впечатление об Андропове?
— И первое, и последнее впечатления не сильно отличаются, потому что Андропов — фигура цельная. Он не менялся: я знал его секретарем ЦК, знал долгие годы как председателя КГБ, а потом уже и Генеральным секретарем — он все время был одним и тем же. С ним не происходили типичные для российских бюрократов трансформации, связанные с изменением должности.
— Вы близко познакомились с ним уже как с председателем КГБ?
— Да, в 1973 году, когда меня назначали начальником Информационно-аналитического управления, я узнал Андропова поближе. Поскольку эта должность в системе разведки достаточно заметная и важная, Юрий Владимирович решил лично поговорить со мной… Я же предложил две альтернативные кандидатуры, более, на мой взгляд, достойные. Он ответил, что рассматривали все кандидатуры, но решили остановиться на мне…
— Вы тогда работали с ним в тесном контакте?
— Да, постоянно поддерживался контакт по телефону, были и личные встречи для обсуждения кардинальных проблем. Кстати, между председателем и начальником управления был прямой телефон, без набора номера.
— Чаще такой связью пользуется начальник…
— Конечно, мы не пользовались этим телефоном попусту. Но если возникала острейшая необходимость, попадало информационное сообщение сверхсрочного характера, он давал мне такое право: тут же поднимите трубку и изложите суть. Иногда говорил: если вы придете к результату по такому-то вопросу, не стесняйтесь, звоните.
— Люди, сотрудничавшие с Андроповым, отмечают особый стиль его работы…
— Он был на редкость организованным человеком. Не терпел пустозвонства… Когда мы обсуждали что-либо, всегда внимательно слушал, что говорят люди. Когда же товарищи начинали произносить общие фразы, он прерывал такие выступления. Формула была одна: есть что-то сказать — говорите, нет — помолчите и послушайте других. Мы отлично знали: если идешь на доклад к Юрию Владимировичу, говори точно и конкретно. И обязательно изложи свою точку зрения. Его характерной особенностью была абсолютная демократия в суждениях.
— Нечасто приходится слышать о демократизме руководителей КГБ…
— Мы действительно жили свободно, несмотря на то, что время называют тоталитарным… Андропов нам говорил: если вы будете поддакивать, то вы мне не нужны, у меня и так есть свое мнение; вы мне нужны с вашими профессиональными знаниями, не бойтесь высказывать их по полной форме. Это была парадигма, которая радовала и окрыляла. Порой мы высказывали суждения, резко расходившиеся с теми, что бытовали на Старой площади и в Кремле…
— А именно?
— В 1981 году, когда ситуация в Польше приобрела очень опасный характер, он пригласил большую группу из разведки, чтобы, как мы говорили, «погонять мысли»… Предложили докладывать мне — я сказал, что социализм в Польше обречен. Юрий Владимирович задумался: «А почему поляки бунтуют?» Началом забастовочных движений, как известно, было подорожание мяса. Он спросил, какое же там потребление мяса? Порядка 50 кг на душу населения. Он задумчиво говорит: «Так у нас 38, и мы не бунтуем. Почему?» Отвечаю, что мера терпения русского народа значительно выше… Разговор получился очень жестким, и я думал, что он кончится «оргвыводами»… Андропов же закончил совещание словами: «У нас сегодня не будет ни победителей, ни побежденных. Продолжайте следить за ситуацией».
— Разведке положено прогнозировать развитие ситуации за рубежом. Но можно ли было вам столь же свободно говорить об обстановке в нашей стране?
— Году в 80-м, когда Брежнев уже не мог произнести пары слов без бумажки, я, набравшись смелости, спросил: «Американцы считают, что чем дольше Брежнев будет во главе государства, тем лучше для США. Неужели нельзя поставить вопрос о смене руководства?» Андропов призадумался, потом сказал: «Вы меня с партией не ссорьте!». И на этом дискуссия прекратилась.
— Действительно, в другом месте вполне могли бы последовать те самые «оргвыводы»…
— Да, но Андропов сам был человеком очень открытым и откровенным — мы верили ему, никогда не опасаясь подвоха…
Кстати, когда я впервые увидел его в Ясеневе, то был поражен: он сидел в свитере, заштопанном на локтях, причем довольно-таки грубой штопкой. Всю жизнь, сколько я его видел, он был очень простым… Между прочим, он единственный из членов Политбюро сдавал получаемые подарки в Гохран, никогда ничего себе не оставляя.
— Мне кажется, что мы все время говорим об Андропове в превосходной степени. Правомерно ли это? Неужели у него не было никаких недостатков, ошибок?
— Конечно же, были! На мой взгляд, две наиболее серьезные из них — это переоценка промышленного потенциала и финансовых возможностей нашего государства, и в кадровых делах он, в силу своей доверчивости и доброты, допускал ошибки, которые нам боком вышли. Будучи Генсеком, он поддержал тезис, который разделяло большинство членов Политбюро, — что СССР должен иметь военный потенциал, равный суммарному потенциалу Соединенных Штатов, остальных стран НАТО и Китая. Когда мы услышали от него эту формулу, то, скажу честно, потеряли дар речи. Он выдвинул трех «молодых»: В.И. Долгих, Н.И. Рыжкова и М.С. Горбачева, но ни один из них, будем так говорить, в лидерах не состоялся… Выбор кадров оказался весьма ошибочным. Но ведь Андропов так недолго пребывал во главе партии и государства!
— То есть положительного в его деятельности было больше…
— Конечно. Он хорошо понимал национальный вопрос в России и говорил, что мы его решили только в тех формах, в каких он достался от царизма, но теперь он возник в новом обличье и с ним надо обращаться крайне осторожно… Юрий Владимирович первым понял опасность коррупции для государства и первые антикоррупционные дела повел, по существу, он.
— Ну а что вы можете сказать о Юрии Владимировиче как о руководителе КГБ? Мы как-то ушли от этого вопроса…
— Я считаю его одним из светлейших умов и блестящих руководителей органов. При нем КГБ превратился в самый, так сказать, 'облеченный доверием советского народа и общества институт честных, благородных, искренних людей. Именно потому его, бывшего кагэбэшника, избрали Генеральным секретарем. И его коллеги по Политбюро, и народ понимали, что Комитету можно доверять. Что на людей, вышедших из КГБ, тоже можно положиться…
Записал Александр БОНДАРЕНКО
***
Да, все мы смертны, хоть не по нутру
Мне эта истина, страшней которой нету.
Но в час положенный и я, как все, умру,
И память обо мне сотрет седая Лета.
Мы бренны в этом мире под луной:
Жизнь — только миг; небытие — навеки.
Крутится во Вселенной шар земной.
Живут и исчезают человеки.
Но сущее, рожденное во мгле,
Неистребимо на пути к рассвету,
Иные поколенья на Земле
Несут все дальше жизни эстафету.
20 лет назад прошел референдум, на котором стоял вопрос о сохранении Союза Советских Социалистических Республик. 76 процентов населения высказались за сохранение Союза (в РСФСР – 71%, в Самарской области – 70%). Но очень скоро нашей страны не стало… По действующему в настоящее время в России Закон о референдумах даже парламентской политической партии организовать всенародное голосование практически невозможно. далее »
СССР любят ругать за очереди, а сейчас дескать, другое дело. Недавно я писал, что провел в современной медведевско-путинской поликлинике 3 часа в очередях. И вот зашел на почту… Целый час в очереди, и это еще не в пиковое время, могло быть и похуже.
Много раз возникали разнообразные дискуссии по поводу того, как страшно тяжело было жить в тоталитарном социалистическом государстве, где царило засилие цензуры, а граждане, кроме отвратительных картин соцреализма ничего не видели. Все ходили в серых ватниках строем и пели песни, прославляющие советскую власть. А по единственному телевизионному каналу показывали колхозников и доярок…
И тут, на тебе, вот такая интересная статья.
25 лет назад москвичи и приезжие задыхались в спёртом воздухе андроповского СССР. Отсутствие информации, неофициальной культуры, свежих людей и впечатлений удручало. В пыльной летней Москве царила зелёная тоска.
Все права на материалы, находящиеся на сайте , охраняются в соответствии с законодательством РФ, в том числе,
об авторском праве и смежных правах. При любом использовании материалов сайта, гиперссылка (hyperlink) на сайт
обязательна. (Условия ограниченного использования материалов)
